Звезда сериала «Чистые» рассказала о пережитом буллинге, потере зрения на фоне стресса и критериях выбора мужчины
Диана Милютина обратила на себя внимание пять лет назад, сыграв роль Екатерины Нелидовой телесериале «Екатерина. Самозванцы». А после «Чистых», где она снялась в главной роли, стало понятно, что появилась молодая актриса с большим диапазоном возможностей, и это не говоря о ее красоте, которая вписывается в абсолютно разные времена. В эксклюзивном интервью журналу «Атмосфера» звезда поведала о становлении своей личности, жизни на два города, зависти коллег и личной жизни.
— Диана, вы по-прежнему живете в Питере?
— Нет, уже в Москве. Я всегда хотела переехать, потому что здесь все кипит, бежит, и мне это нравится. В Питере все как-то по-домашнему, тем более для меня, потому что это мой родной город и многое заточено на быт. А в Москве есть желание работать, работать и работать. Но после института меня взяли в труппу Театра имени Ленсовета, и я осталась. Четыре с половиной года ездила постоянно между этими городами: неделя тут, неделя там, три дня тут, день там. Могла ехать в Москву и обратно в том же самом поезде и вагоне, с одним и тем же проводником. И мы уже улыбались друг другу. Однажды из недели пять ночей провела в поезде, одну — дома и одну — у подруги. Конечно, от этого устаешь, хотя я была безумно воодушевлена тем, что у меня и репетиции, и спектакли, и съемки, и кастинги.
Но я повзрослела, остепенилась и теперь более осознанно переезжаю с места на место, все дела собираю в кучку, чтобы существовать в каком-то более-менее нормальном для организма графике. Я играю все свои спектакли, но сейчас у меня небольшая передышка от новых репетиций. Правда, иногда уже думаю, что хочу прямо сейчас какую-то крутую роль. Это как у спортсмена — без тренировок ломка начинается. (Смеется.) Но Лариса Регинальдовна Луппиан, наш художественный руководитель, знала, как много я снимаюсь, и дала мне возможность передохнуть. Правда, есть режиссеры, с которыми я очень хотела бы поработать, и, если кто- о из них будет ставить у нас в театре, я о любом отдыхе забуду, да и съемки, думаю, подождут.
— Вы приобрели квартиру в Москве или снимаете?
— Снимаю. Купить квартиру в Москве я пока не в состоянии.
— Если не секрет, снимаете в одиночку или изменилась личная жизнь?
— Я пока о личной жизни не говорю. Когда у меня будут официальные отношения, конечно, этот факт не стану скрывать.
— Я спросила, потому что не каждая девочка может уехать из дома и жить одна, особенно когда тебя до этого окружали любящие родители.
— Моя лучшая подруга переехала первой, и я частенько оставалась в ее маленькой уютной съемной квартире, и мы обсуждали: какое счастье — приходить к себе домой, где ты можешь делать все, что ты хочешь.
— Но как прекрасно прийти домой с любой эмоцией, поговорить с родителями или мамой, вместе посидеть, поесть…
— Конечно, это прекрасно. И когда я приезжаю в Питер, живу у родителей, где я провела замечательное время с рождения до двадцати семи лет. Счастье, что во время учебы в академии все так и было, как вы говорите. Я приходила вообще без ног, без сил, как и после танцев, и меня ждала вкусная еда, были постираны вещи, и я говорила маме: «Мне завтра нужен костюм верблюда, а еще платье, как в фильме… у Одри Хепберн». (Смеется.) И мама за ночь мне все это шила. Но должен был наступить момент сепарации.
— А как вы вообще относитесь к одиночеству и уединению?
— Я социально очень адаптированный человек и люблю общаться. Правда, я люблю своих людей (улыбается), а не чужих. Конечно, для большинства одиночество — это неприятно и даже больно, но я привыкла к такому состоянию. Ты на площадке по двенадцать часов, вокруг тебя много народа, но ты все равно одна. Как и в переездах, и в гостинице, в любой экспедиции, на любых гастролях. Но у меня есть любимая музыка, и со мной всегда мама на телефоне. Я люблю гулять, при любой возможности иду пешком и звоню ей. Мы можем много часов подряд болтать и все равно не наговориться. Но так как люди все равно все время с тобой, есть и другая сторона медали — ты настолько устаешь от общества, что периодически хочется побыть в уединении и ни с кем не разговаривать.
— Вы очень любите своих людей, но когда-то же и они были чужими. Вы не сразу открываетесь, осторожны? И случалось ли ошибаться, в том числе в кавалерах?
— Я Козерог, головастик (улыбается), но поскольку я импульсивна, достаточно открыта и ранима, то все равно все пропускаю через себя, и мне бывает больно. Но сейчас уже получается голове опережать чувства. Что касается мужского пола, то я росла с братом и танцевала тринадцать лет, периодически меняя партнеров по танцам. И все мои друзья были мальчики. То есть я научилась с ними контактировать и понимать их психологию. Я знала, что нужно мальчикам в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет, глядя на своего брата, с которым у нас дружеские отношения. Но я никогда не натыкалась на таких уж плохих людей, мне тут везло, хотя я в принципе очень недоверчива и осторожна в этом плане, тем более сейчас. Мне всегда было интересно, как самые-самые звезды отличают истинные чувства от фальши. И когда я встречаюсь с человеком и замечаю, как сейчас говорят, «красные флажки» (мне больше нравится слово «звоночки»), никогда не игнорирую их. Раньше же могла думать, что это случилось один раз, больше не будет, или вообще не обратить на что-то внимание, потому что была слишком влюблена. И у меня есть свои правила.
— И какие же они?
— Во-первых, у меня табу на отношения с женатыми мужчинами. Во- вторых, если я человека знаю меньше четырех-пяти месяцев, ни о чем серьезном говорить не смогу, потому что за это время можно не показать свое истинное лицо и намерения. А мне важно увидеть на стоящую заинтересованность в себе. В-третьих, теперь, как бы мне ни нравился мужчина, если хоть какой- то тревожный звоночек есть, я тут же прекращаю общение, не хочу тратить свою энергию на того, кто этого не стоит. У меня папа — консерватор, он любит одни и те же места отдыха, одни и те же кафе, одни и те же маршруты прогулок и одну и ту же женщину уже на протяжении тридцати пяти лет. И моя мама точно так же любит папу столько же лет, они единственные друг у друга, первые и единственные. Должно быть развитие отношений. Может быть, я слишком романтизирую все, особенно в наше время, но я действительно считаю, что самое лучшее — то, что потом люди вспоминают, даже когда много лет живут вместе, — это первые прикосновения, первые поцелуи, то, как дрожали руки, когда они вместе шли, первые объятия. Все можно понять еще на стадии «до».
Папа — одноклассник маминого брата. Маме не с кем было ходить на танцы, и вот Юра пошел с Юлей. А потом папа сказал маме: «Выходи за меня замуж». Мама спросила: «А я тебе нравлюсь?», и он ответил маме: «Да, я хочу, чтобы ты была матерью моих детей». И они начали встречаться. То есть серьезность намерений, которая должна быть у потенциальных женихов, мне, грубо говоря, понятна с детства. (Смеется.)
— Через годы папа сказал маме, что она не должна работать, что он будет обеспечивать семью. И вы признавались, что вам такая мужская забота нравится. Но разве вы хотели бы выйти замуж и уйти из профессии?
— Конечно, нет. Я вообще трудоголик, очень люблю свою работу и чувствую себя добытчиком, мне это нравится. Но папа не сажал маму на цепь и не говорил: «Сиди дома, занимайся детьми». Мама работала на юннатской станции, она педагог-биолог. И папа как- то в компании сказал: «А Юля не работает». Мама спросила: «В смысле не работаю?» Папа засмеялся: «Да фигня твоя работа, это так, хобби». Но мама ушла с работы только перед моим поступлением в институт, потому что со мной много занималась. И эту возможность ей дал папа.
— Знаю, что у вас и бабушка педагог и она работала в вашей школе. Но, несмотря на это, вам там было непросто…
Бабушка и работала в школе, чтобы защищать своих «утят», но предотвратить буллинг она не могла. Это, наоборот, еще больше подстегивало моих одноклассников. И я стеснялась этого, а вот в старших классах спокойно приходила к бабушке на переменах пить чай.
— А в чем заключался буллинг?
— С мальчиками я дружила, а вот с девочками вообще не общалась. Например, когда я приехала из Москвы с конкурса по танцам, они все кружочком в сторону отошли. Со мной не сидели за одной партой, не общались, даже не разговаривали. Меня задирали, злословили, все мои достоинства высмеивали, в том числе имя. И я его очень не любила, потому что у нас были Маша, Аня, Катя, Лиза… А сейчас считаю, что Диана — королева, это самое прекрасное имя на свете. Теперь мне все, что было, кажется смешным, а тогда приходилось и кулаки выставлять, и в волосы вцепляться.
— Они вам, наверное, завидовали, потому что у вас и бабушка в школе, и вы танцуете, и призы получаете, и красивая, думаю, вы и тогда были такой…
— Да, я никогда не была гадким утенком. Я родилась с кудрявыми белыми волосами и была похожа на ангела. Мне за границей говорили beautiful russian, когда узнавали, что мы из России. Я единственная из класса танцевала, у меня была прямая осанка, расправленные плечи, фигура уже подростком с попой и талией. Я ходила на каблуках лучше всех. Просто у меня были круги под глазами, потому что я не высыпалась, но я не красилась в школу, так как уставала от этого на танцах. В меня были влюблены несколько одноклассников и только мне портфель носили и стихи писали. Так что, думаю, да, это все из-за зависти происходило, но тогда я это тяжело переживала.
— Можно же было поменять школу…
— Прийти в сложившийся коллектив — непростая вещь, и мама была умнее, смотрела вперед и оказалась права. Это все закончилось, как в прайде у львов: если ты доказал свою силу, перед тобой пресмыкаться начинают. Тем более самые отъявленные ушли после девятого класса, и у нас остались нормальные, умные ребята, которые хотели получить высшее образование.
— Диана, а вы никогда не думали, что у вас не было детства? Мне кажется, важно и с подружкой поговорить, и с книжкой посидеть, и телевизор посмотреть, и в кино сходить.
— Как только я окончила институт, сказала маме: «А у меня, получается, не было детства?» Потом начала вспоминать и поняла, что просто не задавалась этим вопросом, потому что не знала, как можно иначе проводить время, быть ничем не занятой. А я еще невероятно активной в детстве была. Но летом на каникулах мы за границу ездили, и я всю школьную литературу прочитывала, мама и другие книги советовала. К тому же я пацанка, не хотела общаться с девочками и мальчиков обсуждать. Мама учила меня вязать крючком, и крестиком я вышивала. Это девчачьи занятия, но они лучше, чем писать в дневниках, кто против кого дружит. Я очень благодарна маме за такое воспитание.
— Ребенок больше всего знаний получает в детстве, когда у него еще есть все ресурсы здоровья. Но у вас же нашли проблемы с сердцем, и мама подписала бумагу, чтобы вы продолжили заниматься танцами. Меня это удивило: мама же прежде всего думает о здоровье ребенка. Или врачи перестраховывались?
— Нет, были проблемы с сердцем. Каждый год мне ставили холтер, даже на танцы я приходила с ним, чего очень стеснялась. Врачи сказали, что не берут на себя ответственности. У меня с кардио и сейчас плохо. Я люблю бегать, но не на дальние дистанции, я задыхаюсь. Папа и бабушка говорили, что надо уходить, а мама верила мне, я убеждала ее, что все хорошо. Но уже столько на кону стояло, что хотелось достигнуть цели. А сердце — это же большая мышца. Так что я себя тренировала, и без танцев, возможно, было бы хуже.
— Но вы никак не связали свою судьбу с танцами. Как появилось конкретное желание стать артисткой? Да, вы снимались в детстве, но главных ролей, как, например, у Елены Прокловой или у Михаила Ефремова, не было же…
— Да, но я все равно подружилась с миром кино и поняла, чего требует моя натура, что никем, кроме как актрисой, я себя не вижу. Точнее, вначале я думала, что буду тренером по танцам и пойду в физкультурный институт. А летом после девятого класса я снималась в сериале «Мама Люба», где много общалась с Сергеем Петровичем Никоненко, и уже тогда четко поняла, что хочу поступать в театральный институт, что это просто идеальная работа для меня, работа мечты.
— Поступали только в Питере или и в Москве?
— И в Москве везде, и доходила до конкурса в некоторых вузах, но я очень рада, что поступила в родной СПбГАТИ.
— Читала, что в институте мастер не отпустил вас сниматься и вы от стресса на какое-то время даже потеряли зрение. Вы были на столько восприимчивой?
— Да, все так, я действительно безумно переживала, очень хотела сниматься в том фильме, и день или два почти не видела одним глазом. Это было страшно.
— Вы сейчас менее чувствительны?
— Нет, но в последнее время стараюсь больше философствовать и следить за своими эмоциями. Если начинаю нервничать, то думаю: «Могу ли я повлиять на ситуацию, зависит ли что-то от меня? Нет? Ну, тогда зачем волноваться?» И я пытаюсь ограждать себя от посторонних воздействий и сохранять здоровье. А если все-таки очень переживаю и мне становится больно или обидно, я никогда этого не покажу, лучше потом поплачу в подушку.
— Но есть все-таки люди, которым можно поплакаться?
— Конечно, мама и подруги, которые меня всегда поддержат. Я могу позвонить им в любой момент и выплакаться. Мне скажут, что все плохие, а я хорошая. (Смеется.) А доверять малознакомому человеку, показывать, что у меня на душе, я считаю неправильным, хотя мы иногда ошибаемся и в близких людях. Кто-то прожил в браке двадцать лет, а потом отсуживает дома, хотя любили друг друга. Поэтому даже однокурснику или коллеге по площадке не надо открываться. Очень многие носят маски, притворяются, поэтому быстро впускать кого-то в свой мир не стоит. Особенно показывать слабости. Сейчас мир жестокий, мало кто радуется успехам другого. Люди не задумываются о том, каких трудов это стоит, начинают завидовать, ревновать, не прилагая сами никаких усилий. Я пытаюсь с такими просто не общаться.
— А люди каких профессий в вашем близком окружении?
— Мои друзья — это разношерстная компания. Хотя, естественно, так как я актриса, у меня больше близких людей из этого мира, но я очень люблю своих друзей не отсюда. Я всегда отмечала день рождения и думала, как собрать всех вместе, им же может быть некомфортно. А в двадцать шесть лет решилась устроить большой праздник, и все прошло прекрасно.
— У многих актрис есть установка по поводу второй половины, и вы, думаю, понимаете, какая…
— Да, у меня тоже есть установка, что желательно не иметь отношений с актерами. (Смеется.) Здорово, когда на площадке возникает какая-то «химия» и режиссер говорит: «Ой, как страстно, я прямо верю». Для меня легкий флирт — прикольно, но потом человек пойдет к своей жене домой, а я к себе, и слава богу, что наши пути расходятся. Важно, чтобы эта «химия» появлялась в кадре.
— У вас был опыт таких отношений?
— Конечно, поэтому и говорю, что больше этого не должно быть. Нет, это был прекрасный опыт, не хочу обижать актеров, они обидчивые. (Смеется.) Но все-таки очень сложно быть вместе людям нашей профессии. Хотя есть замечательные актерские пары, но много примеров, когда вторая половинка начинает завидовать успехам и ревновать.
— А что у вас сейчас со съемками? Вижу, что должны выйти фильмы «Аэропорт» и «Циники». Второй меня очень заинтересовал…
— «Циники» — очень интересный сериал, но у меня там маленькая роль, правда безумно смешная. А весной должен выйти полный метр «Аэропорт» — история о том, как девять пассажиров закрыли в накопителе. Моя героиня — очень яркая, женщина-вамп. Интересно, что меня пригласили именно на эту роль, потому что из всех героинь в сценарии, а там все неоднозначные, эта самая неоднозначная. Я пришла на пробы, режиссер посмотрел, какая я, потому что на фото я выгляжу очень по-разному, в жизни часто дают семнадцать лет. В «Молодежке» я играла юную студентку, а в «Аэропорту» вы увидите незнакомую взрослую артистку. И мне очень нравится наличие возрастного диапазона. Съемки в «Аэропорту» были необычным опытом еще и потому, что я первый раз долго снималась в одной локации. Десять дней подряд мы каждый день приходили в серую комнату, где развивались события, от чего можно было легко сойти с ума. (Смеется.)
— Вам повезло в кино не только с интересными ролями, но и с костюмами ваших героинь, да и в театре и с тем и с другим все хорошо…
— Да, мне и правда повезло с героинями, в том числе с невероятными костюмами, и в театре, как с Эльмирой в «Тартюфе» или Лидией Чебоксаровой в «Бешеных деньгах», и в кино с Таракановой в сериа ле «Великая. Золотой век», с Нелидовой в «Екатерине. Самозванцы» и «Фавориты» и, конечно, со Стешей в «Чистых», где не только платья были очень красивые, но и наряды в постельных сценах. Я испытывала счастье от определенного ритуала — приходила на площадку и… вот мои чулки, моя нижняя рубашка, мой корсет, моя верхняя рубашка, моя нижняя юбка, моя верхняя юбка, туфельки.
— При всем этом интерес к красивой одежде в жизни, как я вижу, вы не потеряли…
— Нет, и у меня есть стилист, которая направляет меня в ту или иную сторону, потому что важно не слепо следовать за модой, а понимать особенности своей фигуры. Конечно, на съемки я надеваю спортивный костюм, главное, чтобы было тепло и я могла быстро раздеться и также после смены впрыгнуть в свое и доехать до дома, потому что все равно никто не видит. А иногда, особенно летом, хочется и на площадку прийти в красивом платье, но, когда сильно устаешь, все же главное — удобство. Многое зависит от внутреннего самочувствия. Бывает, хочется спрятаться, чтобы никто не узнавал и не замечал. А вот сейчас весна, и я хочу ходить в леопардовой шубе или надеть короткие шорты с зелеными колготками и грубыми ботинками, мне хочется эпатировать. Здорово, когда есть силы на всю эту красоту. Я очень люблю платья, потому что это уже цельный образ, который можно дополнить брошечкой или красивым ремешком, сумочкой, и чувствовать себя красивой девочкой.
— И в конце все-таки спрошу: так ваша жизнь сейчас наполнена не только интересной работой, занято сердце или свободно?
— Это пока секрет, но, пройдя уже какую-то часть жизни и приобретя определенный опыт, я понимаю, что сейчас действительно счастлива. (Улыбается.)
