Звезда сериалов «Павел I» и «Про это самое» рассказал о провинциальном детстве, экстремальном похудении и внутренних демонах
Амбициозный, динамичный Денис Власенко выглядит совсем юным, но вот инфантильным себя не считает. Чутье и везение помогают парню родом из Курска находить достойные проекты, а талант — органично воплощать на экране самых разных персонажей. Подробности в эксклюзивном интервью журналу «Атмосфера».
— Денис, не так давно в онлайн-кинотеатрах прошла премьера сериала «Павел. Первый и последний», где вы играете главную роль. Воплощать его характер было трудно?
— Одно время я с педагогом-англичанином занимался языком, и однажды он мне сказал, что я очень похож на Павла Первого. Я посмеялся, забыл об этом, а через пару лет вот мне пришло предложение. Разумеется, страшно захотелось сыграть этого героя, ведь, по сценарию, проходит вся история его жизни. На момент проб продюсеры до конца не понимали, брать им двух актеров на роль молодого и возрастного императора или видоизменять одного человека. Сомнения были практически до старта съемок, пока не попробовали на мне пластический грим. Решение сразу было принято, что меня обрадовало, поскольку играть все возрастные этапы — интересный актерский вызов. Не догадывался я, насколько это будет тяжело — двенадцать часов каждой смены находиться в этом гриме, причем предварительно долго его надевать, потом снимать. Плюс костюмы… Пожалуй, это самый сложный проект в моей биографии — мы снимали его долго, застали все четыре погодных сезона. Зимой, в минус двадцать восемь градусов, скакали на лошадях, затем дрались на шпагах, да и на немецком мне надо было много говорить. Вышло вроде неплохо, поскольку не пришлось переозвучивать ни один немецкий монолог. Кроме того, мне вообще везет на режиссеров. С Александром Коттом работать было отлично. У него есть мастерская во ВГИКе, вузе, который я сам окончил, и мы легко нашли общий язык. Саша тонкий мастер, умеющий обычный исторический текст наполнить жизнью просто методом существования актеров в кадре. Он удивительным образом разводит сцены.
— Даже при поверхностном анализе вашей биографии бросается в глаза ваша необыкновенная фартовость… Начиная от участия сплошь в громких проектах и до чисто житейского, когда вы опаздываете на самолет, в котором позже обнаруживаются неполадки…
— Есть такое. (Улыбается.) Историю с самолетом сейчас вспомнил, рассказывал о ней. Но если говорить глобально, то наша профессия вообще из тех, где случай играет колоссальную роль. Хотя, конечно, еще хочется связывать свой рост и с определенным усилием с моей стороны. Думать, что это не только удача, а мой путь, работа. Такая комбоформула, где у тебя возникает стремление к чему-то и ты все делаешь для осуществления задуманного.
— Создается впечатление, что вы человек с активной жизненной позицией, заявляющий о себе, не из тех, кто тихо и комфортно отсиживается в углу.
— Конечно. И кто планирует удобно отсидеться, те офисный труд, наверное, все-таки выбирают.
— На мой взгляд, у вас наблюдается существенный диссонанс между совсем небрутальной внешностью и абсолютно мужским характером…
— Все так и есть. И я стараюсь транслировать себя в свойственной мне манере. Близкие люди, естественно, знают мой характер. Малознакомые пытаются ориентироваться на внешний вид, поэтому у меня много ролей робких подростков. Но, надеюсь, в будущем сыграть персонажа, который будет совершенно не вязаться с тем, как я выгляжу. Есть желание уйти от амплуа хорошего парня и вдруг удивить общественность, примерив на себя маску лютого злодея!
— То есть представить коварство с лицом ангела?
— А почему нет? (Улыбается.) Мир же не черно-белый. Когда есть конфликт между внешним и внутренним, это всегда заманчиво: как на экране, так и на сцене. И я рад, что мне уже потихоньку начали предлагать нечто подобное, и теперь главное — разобраться с графиком и взяться уже наконец за такого антигероя. Важно, что процесс запущен и активно двигается вперед!
— Знаю, что в этом году у вас выходит полно премьер…
— Да, в январе вышел второй сезон «Инспектора Гаврилова», который уже так полюбился человечеству. Скоро грядет премьера сериала «Суета», про хулиганов Пятигорска. Помимо этого увидит свет долгожданный проект «Про это самое». Сценарий там чудеснейший, про сексолога в русской глубинке. Еще комедия «Нейробатя» про современные технологии, искусственный интеллект, где мой персонаж переселяет сознание отца в смартфон… Также в производстве проект «Циники» и «Теория большой лжи».
— Вы перевоплощались и в алтарника, и в участкового, и в художника, и что характерно, все картины заставляют о себе говорить, не проходные. По какому принципу отбираете материал?
— Когда читаю и не остаюсь равнодушным. Безусловно, цепляет талантливое. Как-то так получается, что с идиотами не срабатываюсь. Есть у меня чуйка на стоящие вещи. Когда первоклассный актерский ансамбль, прекрасный, понятный юмор, то изначально просматривается коммерческий успех, но это не так часто происходит. Все-таки, как правило, двигаешься наощупь, подчас доверяешься обстоятельствам, как это было с «Квнщиками», а позже и с «Подбросами».
— «Первый номер», «Юра-дворник», «Страсти по Матвею», «Happy End», во всех этих картинах у вас роли отнюдь не второстепенные.Вы в юности дали себе установку, что массовка не про вас?
— Я амбициозный и еще в институте принял решение, что не готов размениваться на какие-то проходные вещи, которые никто не заметит. Всегда хотел большего. Но рекомендовать подобную установку другим не стану — формулы успеха не существует, случай играет везде ключевую роль, и поймать удачу за хвост можно по-разному.
— Вы родились в Курске, в семье, далекой от творческой деятельности, тем не менее уже в пять лет выразили желание ходить в музыкальную школу, петь в хоре и учиться играть на фортепьяно, верно?
— Да, родители у меня обычные граждане своего города, но я вот ребенком потянулся к музыке, потом еще и гитару захотел освоить, и в итоге страшно мучился, позже даже пытался сбежать, но родители настояли, чтобы я все-таки окончил, раз начал. (Улыбается.)
— Зато теперь владеете инструментами.
— Ах, если бы. Какие-то аккорды смогу взять на гитаре, но чтобы серьезно импровизировать — вряд ли.
— Вы человек увлекающийся? Из тех, кто быстро теряет интерес?
— Нет, наоборот, я довольно стабильный, хотя и впечатлительный. И с музыкой так вышло — привлекало творчество, вдохновили музыканты, которые пришли к нам в детский сад. Я был поражен и не представлял, какой труд стоит за той легкостью, с которой они перебирали струны. Зато, когда очутился в театральной студии, вопросов уже не возникало, — получается, достаточно рано выбрал свой путь. И по этой причине в юности весьма ревностно относился к профессии, меня возмущали рассказы студентов, что, допустим, он в одиннадцатом классе получил травму колена, поэтому спорт пришлось оставить и вынужденно поступать на актерский факультет. Как так с бухтыбарахты идти в эту сферу?! Теперь я уже гораздо лояльнее стал, что не исключает моей требовательности к делу.
— Тут даже спору нет, учитывая тот факт, что вы из толстячка-подростка волевым усилием превратились в субтильного юношу.
— Да, привел себя в соответствующую форму. Плюс помогла и сама природа взросления. Мне захотелось целоваться с девчонками, а им не хотелось целоваться с чем-то круглым, и я взял себя в руки, ограничил питание.
— Вы жили в пролетарском, криминальном районе и от его атмосферы спасались в красоте искусства, верно?
— Безусловно, если бы не театральная студия, которая располагалась в центре города, еще неизвестно, что бы из меня выросло. Так я был постоянно занят, времени на глупости не оставалось, и круг общения стал меняться постепенно. А совсем в детстве я же был грозой района, дрался постоянно даже с ребятами постарше, являлся лидером, буквально выдавал разрешения, можно ли кому-то тусоваться в нашей компании. Затем это все как-то утихло, и когда впоследствии происходили какие-то стычки на улице, из-за одежды например, то кто-то из пацанов обязательно вспоминал, что я внук Татьяны Федоровны, и банда отступала. Бабуля у меня авторитетная — воспитательница в детском саду. (Улыбается.)
— Вам двадцать семь лет, выглядите совсем юным…
— Не ощущаю себя на этот возраст. Скорее так: когда сильно устаю, то чувствую себя на все пятьдесят восемь, а когда нет, то на двадцать два, а то и на семнадцать. Но при этом никогда не был инфантильным.
— Читала, что родители не пытались вас ограничивать и вы отличались самостоятельностью, верно?
— Мама с папой у меня совсем неавторитарные, я даже был больше диктатором в семье, на правах единственного ребенка. Мне многое позволялось, я привык сам принимать решения по любому вопросу. С родителями советовался, но они никогда не высказывались категорично.
— Учились вы наверняка хорошо?
— В этом мне помогало обаяние. Я не из тех, кто был готов зубрить ночи напролет. Меня спасали шпаргалки и соседка по парте.
— Умеете с жизнью договариваться!
— Наверное. (Улыбается.) Но я не какой-то там баловень. И в житейских ситуациях себя не выпячиваю, не произвожу шума вокруг своей персоны. То есть не читаю стихи и не показываю фокусы, хотя и умею жонглировать после окончания института.
— Вы мечтали учиться у Дмитрия Брусникина в Школе-студии МХАТ, но туда не поступили и окончили ВГИК, мастерскую Сергея Соловьева. Что вам дал этот мастер?
— Сергею Александровичу я благодарен за то, что он позволял формироваться нашим индивидуальностям. Из многих театральных вузов ребята выходят, словно из инкубатора, а Соловьев как раз стремился, чтобы мы не были похожи друг на друга, в каждом из нас культивировал личность. И на самом деле, это ведь одна из основ профессии, то, за что актера любит зритель, почему его зовут режиссеры. И Соловьев очень бережно взращивал в нас эту самую суть. Он нас никогда не ругал, хотя нам тогда, в моменте, хотелось слышать от него, что хорошо, а что плохо, но такого не было совсем. И спустя время я понимаю, как это круто — не декларировать жестко: это черное, а это белое, не говорить конкретно, как надо делать, и прочее. Еще благодарен за то, что он терпеть не мог этюдов с животными, и у нас отсутствовал семестр, где бы мы изображали зверей. (Улыбается.) Мы играли людей, все это было в духе мастера, и я уважал эту его позицию. Мало кто знает, но вы озвучивали аудиокнигу «Капитанская дочка», говорили за пса Тотошку в фильме «Волшебник Изумрудного города».
— Нравится вам вообще это занятие за кадром?
— Должен признаться, это достаточно нудный процесс. Такая монотонная работа. Правда, это скорее относится к книге. С Тотошкой было веселее — мы постоянно искали новые ходы, но все равно, это не то, к чему я привык.
— Да, чувствуется, что вы неусидчивый. А как тогда учите громадные куски текста? Тут же терпение требуется.
— Понимаете, когда роль твоя, тебе интересно, каким-то магическим образом фразы запоминаются сами собой. То есть даже усилий не надо прикладывать — садиться, учить, как в школе, когда нам задавали стихотворение на дом.
— В какой мере вас занимает материальное?
— Слушайте, кокетство говорить, что мне безразличны деньги. У меня вполне здравые взаимоотношения с финансами. Я вот ушел из МТЮЗа, потому что в репертуарном театре очень большая занятость при какой-то минимальной зарплате. А я же человек из провинции, после института мне надо было снимать квартиру, как-то жить, поэтому выбрал свободу, чтобы исключить эти бесконечные отпрашивания на пробы, на съемки, на какую-то подработку. После окончания пандемии просто убежал в кино.
— Но не совсем — недавно смотрела прекрасный спектакль Данилы Чащина «Это все она» с вашим участием.
— Данил меня вдохновил. Я называю это вылечиванием театральной травмы. Рад, что выхожу на сцену в этой постановке вместе с Викторией Толстогановой. И тут как-то все вольно — тебя спрашивают, в какие дни можешь играть. Для таких проектов с достойным материалом я открыт в качестве приглашенного артиста.
— К театру вы все-таки неравнодушны?
— Безусловно, но многое зависит от постановщика и актерского ансамбля. Еще студентом сбегал с пар и ходил бесплатно, по контрамаркам, во все театры Москвы. Мне кажется, я тогда пересмотрел буквально все и был совершенно очарован. Сегодня же театр как единый организм, некая мастерская, в основном размылся, режиссеры кочуют из одного в другой. Оттого сложно судить об атмосфере, идеологии того или иного театра. Мне кажется, этого не существует.
— Спорт присутствует в вашей жизни?
— А как же! Не могу ее без него представить. Для меня спорт сродни медитации. Регулярно хожу в зал, тренируюсь. Еще десять лет назад меня железяки не привлекали, а теперь все эти однообразные движения, с подходами на несколько счетов, приносят спокойствие и умиротворение. Нравится ощущать себя здоровым, бодрым. Я люблю вкусно поесть, а физкультура позволяет безопасно это делать. (Улыбается.) Кроме того, в эти часы отлично разгружается голова.
— Вы зожник?
— Вряд ли, но полгода назад избавился от вредной привычки — бросил курить. Пришлось применить силу воли.
— Вы сказали про еду, а сами готовите?
— Да, когда есть время. На Новый год взял у мамы несколько рецептов салатов и приготовил их. Давно не ел дома, и как- то захотелось. Но в целом бытом не занимаюсь. Когда что- то требуется, вызываю специалиста. Не зря же придуманы блага — ими следует пользоваться, а не игнорировать. Что я и делаю как человек разумный. На досуге предпочитаю не хозяйством заниматься, а посвящать время своему ментальному здоровью.
— Кстати, по поводу отдыха, вы действительно можете по несколько раз пересматривать фильмы Ларса фон Триера и Люка Бессона?
— Да, я киноман. Это как повышение квалификации. На зимних каникулах сидел, часами смотрел кино по списку, составленному ранее, по рекомендациям людей, вкусу которых я доверяю, и прямо преисполнился вдохновения на год вперед.
— Режиссура не привлекает?
— Во ВГИКе я ставил отрывок на двадцать минут, посвятил этому месяц, не мог спать, думать о чем- то другом, и чувствовал себя отвратительно. В итоге все вышло неплохо, но продолжать желания нет. Пока меня полностью захватывает актерство. Было бы здорово окунуться в разные жанры — в фантастику, в мюзикл. Но на будущее не стану зарекаться.
— Во ВГИКе у вас был любимый предмет подражания. Кого удавалось «схватить» лучше всего?
— Помню, у нас были музыкальные наблюдения, я показывал Игоря Корнелюка, и все были в восторге. Но все-таки с большим удовольствием я выходил на улицу и там подсматривал за людьми. Мы брали интервью и самых ярких персонажей копировали. Кстати, повторяя движения, повадки, в какую- то минуту ловишь себя на том, что начинаешь что- то понимать про натуру этого человека.
— За смену лиц вам дорога профессия?
— Разумеется. В ней можно прожить будто бы несколько жизней, и в этом ее магия. Плюс приобретаются дополнительные навыки — я научился менять колеса в машине, звонить в колокол. Короче, куча ненужных вещей. (Улыбается.)
